Три драббла о Драко Малфое и Гарри Поттере

[fanfic]

Название: Три драббла о Драко Малфое и Гарри Поттере
Автор: Yulita_Ran
Тип: слэш
Пейринг: Драко Малфой/Гарри Поттер
Рейтинг: General
Жанр: Drama/Romance
Размер: Мини
Статус: Закончен
Саммари: три истории, никак между собой не связанные. Впрочем, нет, все-таки связанные — пейрингом...
Предупреждение: АU
Дисклеймер: да

Осеннее

Когда зеленые лужайки Гайд-парка оказываются усыпаны желтым шуршащим ковром…

Когда самым продаваемым зельем в аптеках Диагон-аллеи становится Перечное…

Когда маглы всерьез расстраиваются, забыв дома зонтик, а маги накладывают на себя согревающие и водоотталкивающие чары совершенно автоматически…

Когда осень уверенно усаживается на троне, увитом виноградной лозой, и водружает себе на голову венок из багряных, оранжевых и коричневых листьев…

Когда в календаре окончательно и бесповоротно поселяется октябрь, Драко Малфой делается болен, и ни один колдомедик не может помочь ему ни за какие деньги…

К колдомедикам, впрочем, Драко и не обращается – зачем? Он знает свой диагноз, равно как и то, что диагноз этот ужасен, болезнь его неизлечима, и спасение от нее лишь одно – смерть...

Но над смертью своею Малфой не властен, как не властен с некоторых пор и над жизнью, и потому каждый октябрь он встречает одинаково – запрокинув голову в небо, с которого срываются тяжелые холодные капли дождя, он вновь и вновь задает этому небу один и тот же вопрос – и никогда еще не добился ответа…

Близкие и родные знают, что осенью Драко нельзя тревожить и волновать, но даже если бы они и делали это – вряд ли он на самом деле тревожился бы и волновался. Потому что с началом ненастных дней приходят в его голову ненастные мысли, а в душу скользкой змеей заползает тоска, и нет спасения от этой тоски, и нет избавления от этих мыслей…

Любимая жена и единственный сын, фамильный бизнес и старые друзья, неотложные дела и веселые развлечения – все тускнеет и уходит на второй план, все окутывается клочьями осеннего тумана и прячется под слой опавшей листвы, все теряет свою важность и значение, все распадается и рассыпается, становится прахом и тленом, сдается на милость грозной неизлечимой малфоевской болезни…

Воспоминания рвут душу в клочья и травят ее синильной кислотой – Малфой знает, что эти слова банальны, но никаких других подобрать не может, потому что каждую осень он задыхается от боли и отчаяния точно так же , как много лет назад – той далекой осенью, когда он еще не был болен, вернее, когда у него было лекарство…

Но с тех пор прошли годы и годы, облетели тысячи листьев, на землю упали миллионы дождевых капель, а Малфой неизлечимо болен, и каждую осень, как у всех хронических больных, у него случается обострение, и он упивается этой болезнью, не находя в себе сил излечиться…

У его болезни зеленые глаза, хрипловатый баритон и еле заметный шрам под копной вечно взлохмаченных волос. У его болезни есть звучное имя, всемирная известность, статус национального героя, любимая жена и трое детей. Такой болезнью не стыдно болеть – впрочем, Драко не думает, стыдно или нет, он просто болеет, и, закрывая глаза, вновь и вновь прокручивает в памяти их с Гарри давнюю – единственную – осень, такую безнадежную, такую безумную, такую счастливую…

Осень всякий раз выпивает его до капли, иссушает и обезвоживает, делает глаза пустыми, улыбку – ровной, слова – равнодушными. Таким – спокойным и равнодушным – он возвращается к своей жизни, к своим делам и обязанностям, как раз вовремя, чтобы принять участие в предрождественских хлопотах и провести итоговое собрание акционеров. Малфой без сожаления расстается с очередной осенью – он знает, что и на этот раз не выздоровел, он знает, что все это – лишь передышка, которую дает ему болезнь до следующего года…

До того времени, когда с деревьев вновь полетят листья, а в воздухе горько и безнадежно запахнет кострами…

Когда магловские девчонки сменят мини-юбки на джинсы, а в руках станут носить картонные стаканчики с горячим кофе…

Когда вазы на столах в Малфой-мэноре наполнятся пестрыми астрами и хризантемами…

Когда серые белки станут выходить на парковые дорожки и просить орехов и хлеба…

Когда Гарри Поттер примется бесцельно бродить по Лондону, запрокидывать голову в пасмурные, набрякшие дождем небеса, и задавать им, этим небесам, один и тот же вопрос, на который никогда, никогда нет ответа. Потому что небо не разговаривает с теми, кто однажды отказался от своей любви…


Пятницы Драко Малфоя

По вторникам Драко Малфой играет в магический покер с Блейзом Забини, Грегори Гойлом и Теодором Ноттом. Все четверо – весьма уважаемые в волшебном обществе маги. Они носят модные мантии, золотые часовые цепочки и платиновые фамильные перстни на пальцах. За игрой господа позволяют себе выпить немного огневиски, произнести несколько умеренно острых шуток относительно последней министерской политики и проиграть по сотне-другой золотых галеонов. Расстаются они весьма довольные друг другом и проведенным вместе временем.

По четвергам Драко Малфой играет в магловский гольф с Уильямом Гейтсом, Ричардом Баффетом и Майклом Уолтоном. Все четверо – весьма уважаемые в магловском обществе бизнесмены. Они носят изящные костюмы, золотые «Patec Philipp» и платиновые фамильные перстни на пальцах. За игрой господа позволяют себе выпить немного минеральной воды без газа, произнести несколько умеренно острых шуток относительно политики европарламента и проиграть по сотне-другой фунтов стерлингов. Расстаются они весьма довольные друг другом и проведенным вместе временем.

Остальные дни и часы недели у Драко Малфоя заняты не менее важными делами: необходимыми визитами, деловыми ланчами, дружескими встречами, светскими раутами, блестящими приемами, походами в оперу, поездками на воды, аппарациями за границу, полетами в экзотические волшебные места. Драко Малфой – наследник многовековой и многомиллионной империи рода Малфоев, достойный член магического и магловского общества, верный муж, заботливый отец и почтительный сын. Учет каждой минуты его свободного времени ведет личный секретарь, и уж на что он шустрый малый и способный волшебник, но даже ему не под силу выкроить в плотном графике шефа пару-другую свободных минут.

Исключения оставляют только пятницы. По пятницам личный секретарь Драко Малфоя заполняет ежедневник своего босса только до двух часов дня, а затем уверенной рукой выводит привычную фразу: Личное время. Это личное время длится с двух до шести часов пополудни, и в эти четыре часа Драко невозможно отыскать ни в мире магов, ни в мире маглов: его мобильный отключен, он исчезает из зоны досягаемости почтовых сов, и даже следящие артефакты не в состоянии его обнаружить.

Семья Малфоя, его деловые партнеры и близкие друзья относятся к происходящему с пониманием: каждый человек, особенно человек публичный, имеет право хотя бы четыре часа в неделю быть предоставленным самому себе. Никто не задает Драко вопросов о том, где он бывает и чем занимается в эти четыре часа. Та единственная, кого это могло бы взволновать по-настоящему – супруга Драко, Астория Малфой – утешается тем, что за исключением этого времени, все остальные сто шестьдесят четыре часа в неделю ее муж безраздельно принадлежит делам и интересам своей семьи.

Надо ли говорить о том, что под страхом Авады Кедавры Драко Малфой никому не расскажет о том, чем он занимается каждую пятницу с двух до шести на протяжении последних пятнадцати лет? Надо ли говорить о том, что антидот к веритасеруму Малфой глотает ежеутренне, вместе с первой чашкой крепкого кофе? Надо ли говорить о том, что дополнительные уроки по окклюменции и легилеменции он брал у лучших специалистов мира, и теперь проникнуть в его мозг не удалось бы и Волдеморту? Надо ли, наконец, говорить о том, что когда Драко Малфой возвращается домой (по пятницам это обычно происходит в половине седьмого вечера), от него не пахнет никакими посторонними запахами, кроме его обычного легкого аромата чуть горьковатой свежести, а в карманах его одежды невозможно обнаружить никаких предметов, по которым можно было бы догадаться о характере его занятий в предыдущие четыре часа.

По пятницам Драко Малфой принадлежит сам себе. И делает то, что ему хочется делать, а вовсе не то, чего требуют интересы семьи, правила этикета и нормы общественной морали. По пятницам Драко Малфой встречается с Гарри Поттером. Их встречи происходят в невероятной ирландской глуши, в доме, сложенном из грубо тесанных и замшелых камней, защищенном не менее двумя дюжинами заклинаний, отводящих взгляд и создающих разнообразные иллюзии. Сценарий всегда один и тот же: без трех или четырех минут два Малфой аппарирует прямо в крошечную гостиную и дожидается Гарри, сидя на краешке кресла, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Его сердце впервые за всю неделю, наполненную таким немыслимым количеством встреч и разговоров с самыми разными людьми, сбивается с размеренного хода и несется вскачь, словно у влюбленного мальчишки на первом свидании.

Когда появляется Поттер, они оба несколько минут молчат и смотрят друг на друга. У них странные взгляды – как будто серый лед и зеленое бутылочное стекло покрываются мелкими трещинками, и сквозь эти трещинки проступает что-то настоящее, потаенное, тщательно скрываемое ото всех. Молчание всегда заканчивается одинаково – Гарри Поттер вздыхает, облизывает губы и произносит едва слышно:
- Ну…

И после этого их обоих срывает с места почти синхронно: они учащенно дышат и порывисто двигаются, не срывая даже, а буквально сдирая с себя, – Гарри – мантию главного аврора, Драко – очередную дорогущую дизайнерскую тряпку, – чтобы немедленно, сию же минуту окунуться в море чистого удовольствия и бешеной, неукротимой страсти, в которой сплавлены воедино чистая любовь, незамутненная ненависть и яростный огонь вечного соперничества, не дающий им покоя спустя много лет после первой встречи…

По пятницам Драко Малфой встречается с Гарри Поттером. Вырядившись в потрепанную квиддичную форму и оседлав видавшие виды метлы, они до одурения гоняются за снитчем, при этом хохоча во все горло и выкрикивая в низкое ирландское небо любую чушь, какая только приходит к ним в головы. Иногда выигрывает Гарри, иногда Малфою удается выхватить золотой мячик с трепещущими крылышками из-под самого поттеровского носа. Иногда им приходится летать под проливным дождем, а иногда на них хлопьями валит снег. Все это не имеет значения. Потому что четыре часа в неделю они оба чувствуют себя живыми, и расстаются абсолютно счастливыми – до следующей пятницы…


Я могу сказать тебе тысячи слов...

На самом деле Драко Малфой не собирался писать Гарри Поттеру никаких писем. И уж тем более, он не собирался отправлять то, что написал. И он совершенно не рассчитывал, не надеялся и не представлял себе, что Гарри Поттер получит его письмо, отвяжет пергамент от лапки почтовой совы, развернет и прочитает с внимательным и сосредоточенным выражением лица. Просто в какой-то момент Малфой понял, что если он не хочет захлебнуться собственными чувствами, ему нужно найти способ выплеснуть их наружу. Хотя бы крошечную толику…

«Я могу сказать тебе тысячи слов, Поттер, тысячи тысяч, если только ты этого захочешь… И даже на разных языках, современных и древних — я могу сказать тебе тысячи и тысячи разных слов, только это все равно ничего не изменит.

К тому же я знаю — ты не большой любитель длинных цветистых речей. И долгих прощаний ты тоже не любишь. Что же нам с тобой остается? Выпить одну на двоих бутылку огневиски и вдумчиво трахнуться, стараясь запомнить все, что только можно запомнить, неумолимо трезвея и задыхаясь от отчаяния? Фигня какая-то, не находишь?

Может быть, я все-таки скажу тебе… скажу как-то так, чтобы ты понял… чтобы ты запомнил… чтобы ты поверил мне наконец… Ну, просто давай представим, что я говорю это, на самом деле говорю это тебе вслух, а ты меня слушаешь. Не перебиваешь насмешливым фырканьем, не срываешься с места, чтобы заткнуть мне рот поцелуем, не таращишься на меня с недоумением, а просто сидишь и молча, спокойно, без лишней экспрессии, я бы сказал, меня слушаешь. А я говорю. Исключительно на английском, чтобы сэкономить нервы и время.

И я говорю тебе… Я говорю тебе, Поттер… Я, мать твою, говорю тебе, что… Что я всегда буду с тобой рядом, вот что я тебе говорю. Я буду рядом с тобой всегда — хочешь ты, блин, этого, или нет — но тебе от меня уже никогда никуда не деться. Я пробрался тебе под кожу, я врос в твое сердце, я отпечатался где-то там, на сетчатке твоих глаз, я выгрыз зубами маленькую норку в твоем мозгу и поселился в ней, в этой уютной норке навсегда. Знаешь такое слово, Поттер? На-всег-да — это означает навечно, на всю жизнь, до конца дней твоих, до последнего вздоха, до последнего биения сердца, в общем, пока ты не сдохнешь, Поттер, потому что если даже я и сдохну раньше, в физическом смысле этого слова, я никуда не исчезну из этой норки, я буду грызть твою башку изнутри и однажды-таки прогрызу в ней сквозную дыру, так и знай.

Конечно, если бы я был поэтом, а ты женщиной… Да-да, согласен, неудачное начало. Хорошо, тогда вот как: если бы я был женщиной и при этом поэтом — ну, против такого поворота событий ты ведь не возражаешь, не так ли? — в общем, если бы я чувствовал потребность выражаться поэтически, а ты был бы склонен эту самую поэзию воспринимать, я сказал бы примерно следующее: Я никогда не покину тебя, Гарри. Я всегда буду с тобой — в песне, которую поет цыган на морском берегу — ни для кого, ни на публику, не за деньги, просто для волны, набегающей на песок, для закатного солнца, которое садится в синюю воду… Я всегда буду с тобой — в дуновении ветра, который доносит запах цветущего вереска из долин, или аромат влажной после утреннего дождя хвои из горных лесов — ветра, который будоражит кровь и заставляет сердце сладко ныть то ли от предчувствия невероятного счастья, то ли от воспоминания о том, что ушло безвозвратно и не повторится больше никогда… В шорохе капель, стучащих по черепичной крыше, в пламени огня, лижущего поленья в камине, в каждом глотке твоего утреннего кофе или вечернего коньяка — я буду всегда с тобой, Поттер, я не оставлю тебя ни на секунду, и ты станешь жить в тайной надежде, что однажды, спустя десять, пятнадцать, двадцать лет я выйду из-за угла, и не говоря больше ни слова, молча уведу за собой. И ты пойдешь…

Что бы ты стал делать, Гарри, если бы я и в самом деле сказал тебе нечто подобное? Наверное, ты бы рассмеялся. Нет, ты бы заржал мне в лицо как конь! Впрочем, неважно. Я все равно никогда не скажу тебе ничего подобного. Я… я вообще никогда тебе ничего не скажу. Мы попрощаемся так, как должны прощаться настоящие мужчины — как это, кстати? Или я могу не беспокоиться об этом — ты, как самый настоящий мужчина, берешь все на себя? Отлично, тогда я спокоен. К дементорам сентиментальность, к соплохвосту в зад банальности, к мерлиновой бабушке слезы, сопли и признания в вечной любви. Нам с тобой достаточно будет просто посмотреть друг другу в глаза, чтобы понять, что между нами ничего никогда не будет кончено. Ничего и никогда.

Поэтому, знаешь, я подумал… Ты хотел, чтобы мы с тобой встретились еще раз, да? В последний раз перед твоей свадьбой, что-то вроде прощального мальчишника, только без братьев Уизли, только я и ты, как десятки раз до этого. Так вот, Потер, я подумал и вот что скажу тебе: иди-ка ты к Мордреду! Можешь называть меня слабаком и трусом, но я не приду. Потому что эта встреча — последняя, последняя встреча, Поттер! — ни хрена не изменит. И точно так же ни хрена не решит. Поэтому я не приду. И на свадьбу к тебе я тоже не приду — можешь даже не надеяться! Конечно, мы воевали с тобой по одну линию фронта, и в глазах общественности мы давно уже хорошие приятели, так что мое присутствие на твоей свадьбе никого бы не удивило, но я слабак и трус, Гарри, я напьюсь как свинья, и начну грязно домогаться тебя прямо в ресторанном сортире. А зачем общественности скандал на свадьбе национального героя с безупречной репутацией?

В общем, я мог бы сказать тебе тысячи слов, Гарри, ты это уже понял. Но скажу всего лишь пять (это если не учитывать те полтора фута бреда, которые я нагородил тут до этого)… Так вот, пять слов, которые Драко Малфой говорит Гарри Поттеру… Я всегда буду с тобой. Хочешь ты этого или нет — но это уже, кажется, дополнительные пять слов, о них мы не договаривались…»

На самом деле Гарри Поттер не собирался отвечать Драко Малфою на его письмо. Он вообще не собирался его читать. Он собирался встретиться с Малфоем сегодня вечером, выпить с ним бутылку огневиски на двоих, а потом заняться сексом — вдумчивым, нежным, неторопливым, чтобы запомнить все, что только можно запомнить, потому что это был бы не просто секс, а их последний секс, и, наверное, именно так должны прощаться друг с другом настоящие мужчины, разрывая связь, которая длилась почти три года.

Но стоя сейчас возле открытого окна с малфоевским письмом в руке, Гарри Поттер думал о том, что на самом деле вовсе не хочет разрывать эту связь, и хотя он не видит ни малейшего смысла в той романтической чуши, которой Драко исписал пергамент с фамильными гербами — чувства у них с Малфоем одинаковые. Просто он никогда не умел так красиво складывать слова... У гриффиндорцев другие методы получать желаемое, и, в конце концов, если у него хватило сил одолеть Того, О Ком До Сих Пор Предпочитают Говорить Вполголоса, кто может помешать ему теперь? Помешать построить свою жизнь с человеком, пробравшимся ему под кожу и поселившимся на внутренней стороне век и даже в мозгах, оказывается, выгрызшем себе уютную норку? Норку он выгрыз, хорек… хоречек…

Гарри отошел от окна, устроился за письменным столом и с очень решительным видом потянул к себе перо и бумагу.

«Я ни хрена не понял, Драко, причем здесь цыган, поющий на морском берегу, и аромат хвойного леса и вересковых полей? Ты напился без меня и от этого сошел с ума? Не знаю, что ты там себе придумал, Малфой, и вообще я, если честно, ничего сейчас не знаю… В отличие от тебя, я вряд ли смогу написать тебе тысячи слов, что уж там говорить о тысячах тысяч, к тому же на разных языках. Я напишу тебе даже не пять слов, Драко, а всего четыре, но надеюсь, что ты поймешь их правильно. Вот эти четыре слова, Малфой: приходи ко мне немедленно!

И мы сможем спокойно поговорить о том, как выстоять вдвоем против целого мира, и, в частности, против гнева Молли Уизли, и что нам вообще с тобой делать дальше в жизни, в которой никто, Драко — слышишь, никто! — никогда не выходит из-за угла спустя годы… Но это уже гораздо больше, чем четыре слова, Малфой, а ты знаешь, я всегда был нетерпелив — я хочу увидеть тебя побыстрее и услышать все твои обещанные тысячи…»