Они были полными противоположностями: свет и тьма, лед и пламень, корица и мята,хлеб и колбаса…Но судьба соединила их вместе...В бутерброде(с)
Название: Я ненавижу в тебе всё
Персонажи: Мари-Виктория Уизли, Тедди Люпин
Пейринг: М-ВУ/ТЛ
Тип: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Размер: мини
Описание:
I hate everything about you
Why do I love you?
You hate everything about me
Why do you love me?
(с)
От автора: писала под впечатлением от песни Three Days Grace - I Hate Everything About You. Рекомендовала бы читать некоторые моменты под неё. Очень ясно вырисовывается картинка. Приятного вам чтения.
читать дальше- Будешь? – он протягивает мне длинную сигаретку, с золотыми буковками какой-то ужасно дорогой фирмы, но я почти мгновенно качаю головой.
От одной мысли о душном сигаретном дыме, становится тошно.
Тедд пожимает плечами, подносит сигарету к губам и умело, с ловкостью паука, зажигает её, с довольной улыбкой, затягиваясь. Я смотрю на него, не отрывая взгляда пытаясь понять, что он за человек.
Но в сотый раз сдаюсь.
Тедди Люпин - человек, которого невозможно разгадать, запомнить или понять.
Тедди Люпин - человек полностью похожий на меня.
Он наклоняется ко мне, перехватывая маленькую ладонь, подносит её к губам и медленно целует каждый пальчик, начиная с мизинца. И я чувствую, что почти разрешаю ему себя уложить на кровать, хотя сама об этом даже не думала.
Тедди Люпин, человек для которого не существует времени и места.
Он нависает надо мной, долго вглядываясь своими чёрными глазами в каждую чёрточку лица, наклоняется, так что его дыхание обжигает мою кожу, и вдруг до крови кусает мою нижнюю губу.
- Дура, - выплёвывает он, больно хватая за тонкие запястья, с силой встряхивая, до нудящей боли где-то в затылке. - Какая же ты дура.
Тедди Люпин – человек, которого я ненавижу.
Ненавижу.
Ужасно больно, но я терплю, я всегда терплю. Закусываю кровоточащую губу, ощущая, как тёплая кровь течёт по подбородку. Почти с наслаждением улыбаюсь.
Он хватает тлеющую сигарету, затягивается и смеётся – низко, грубо, по-собачьи. Мягко обхватывает мои скулы ладонями, проводит сухим, шершавым пальцем по распухшей губе, наклоняется и слизывает кровь.
Он – человек, которого я люблю. Люблю не до порхающих бабочек в животе и не до учащённого сердцебиения. Я люблю его до безумной боли в каждом синяке, оставленном его сильными руками, до безумного хохота, вырывающегося из самых сокровенных уголков души. Я люблю его до ломки, которая раздирает кожу своими хищными, безжалостными когтями.
И если мне скажут, что я наркоманка, то я, пожалуй, соглашусь.
Я тяну к нему руку, касаюсь скулы, царапающей кожу лёгкой щетиной, провожу ноготком к уху, царапаю.
- Тебе не идёт,- хмурится, немного напрягаясь. Через секунду вновь провожу пальцем по щеке, щетины нет – есть только тёплая, чуть шершавая кожа, обжигающая пальцы. Смеюсь. – Как же я тебе люблю, - шепчу ему в губы, проводя языком по щеке, к уху, обхватываю зубами мочку, кусаю, протыкая кожу, зализывая ранку.
Кровь у него тёмная, горькая, вязкая.
Кровь оборотня и метаморфини.
Наша общая кровь.
Он поднимает меня за собой, тушит сигарету и тянется за новой. Перехватываю его руку, отнимаю сигарету, зажигаю и затягиваюсь.
Он улыбается.
***
Мы – примерная пара.
Мы – гордость родственников.
Мы – воплощение всего самого красивого и хорошего на земле.
Мы – старосты и лучшие ученики школы. Лучшие ученики школы, которые трахают друг друга до потери пульса.
Вы думаете, мы нормальные? Вы глубоко ошибаетесь.
Мы ненормальные, неправильные, аморальные.
Мы это просто мы.
Метаморф и полувейла с кровью оборотня.
С отцами-волками и необычными матерями.
Огонь и пламя. Цунами и ураган. Боль и страх. Бонни и Клайд.
Нашли друг друга.
Бляди.
И если мне кто-нибудь скажет, что мы обыкновенные, то клянусь, я пущу этой суке пулю в висок.
***
Я размахиваюсь, сжимаю руку в кулак и посылаю сильный удар прямо в нос. Чувствую, как нежная, мягкая кожа под моим кулаком, теплеет, наливается кровью. Снова размахиваюсь, снова бью до противного хруста.
Сломала.
Смеюсь.
Размахиваюсь, на этот раз ногой, со всей силы прямо по мягкому животу. Слышу приглушённый стон, прикрывает руками, защищая. Снова смеюсь, бью ногой по рукам, убирает.
Точно, больно, резко, сильно. Так как учил меня Тедди. С размаху, что бы трещали рёбра.
Ухмыляюсь, бью.
- Это тебе сука, за твои сиськи.
Удар по рёбрам.
Треск.
- Это тебе сука, за твои смазливые глазки и губки.
Точный удар по лицу.
Кровь.
- Это тебе сука, за толстую задницу.
Удар по почкам.
До синяков.
Опускаюсь на корточки, хватаю её за кудрявые, чёрные кудри, заставляя поднять голову. Она хнычет и кажется, рыдает, а мне откровенно плевать.
Низко наклоняюсь, касаясь губами её уха, провожу языком по нежной коже, хрипло смеюсь.
- А это тебе за Тедда Люпина.
Ударяю лицом о белый кафель и отпускаю.
Без сознания.
Плюю прямо на волосы, подхожу к раковине, смываю кровь с кулаков.
Смотрю на синяки от ударов. Щурю глаза и выхожу из туалета.
- Ну что, поболтали? - Тедд смотрит на меня своими сверкающими, чёрными глазами, усмехается.
Подхожу к нему, впиваюсь в губы, до боли сжимая руками скулы. Он замечает синяки на костяшках, расплывается в довольной улыбке.
- Поболтали.
***
Я его ненавижу.
Ненавижу так, что готова удушить голыми руками, перерезать горло, выпить всю его кровь, вырвать его чёрные, сверкающие глаза и долго-долго смотреть, как он будет тихо умирать.
Я его презираю.
Презираю, плюя прямо в лицо, обзывая его трусом, впечатывая в шершавую кожу пощечины.
Я им дышу.
Дышу, хватая его дыхание до судорог в горле и саднящей боли в лёгких. Дышу его улыбкой, разрывающей моё сердце, до дрожи.
Я им живу.
Живу, каждым его ударом, каждой ревностью, каждым гадким словом. Живу его дымом от сигарет, запахом виски из его рта.
И если мне скажут, что я помешанная, то я усмехнусь и скажу:
- Да.
***
Мы мчимся по дороге, на предельной, не выносимой скорости. Я смотрю на его счастливое, азартное лицо, обдуваемое ветром, и смеюсь заливисто, громко, перебивая шум дороги.
Мы катим по Калифорнии, светит яркое солнце, дует ветер. Где-то вдалеке виднеется море. Здесь всё другое. Не такое, как в скучной, серой Англии с проливными дождями. Здесь пахнет свободой и солёным морем, здесь живут счастливые, улыбающиеся люди.
Здесь рай.
Тедди отрывается от дороги, лукаво смотрит на меня, сжимает мою ладонь и тянется за поцелуем.
- Я люблю тебя, Мари-Виктуар, - говорит он, отрываясь от моих сухих губ, и я не могу точно сказать, кто счастливей он или я.
- Следи за дорогой, - улыбаюсь я, и он отворачивается, впиваясь в руль. Я долго смотрю на его каштановые волосы, которые на глазах меняют свой цвет и, наклоняясь, целую в щёку. – Я люблю тебя, Тедди.
Он усмехается, и волосы снова становятся привычного - каштанового цвета.
- Давай переедем сюда, - предлагаю я, щурясь от ярких лучей. – Будем жить, вон там, - тыкаю я пальцем в дальнее синее море.
Ему эта идея нравится.
Через неделю Билл и Флёр покупают нам домик в Санта-Монике. Андромеда печётся о работе для своего внука.
А я выхожу рано утром на большой балкон, откуда открывается прекрасный вид на пляж. Оборачиваюсь, улыбаюсь, смотря на спящего Тедди и впиваюсь в спокойное море, глубоко дыша солёным воздухом.
- Я люблю тебя, Калифорния.
***
Он часто говорит мне, что мы с ним больные. А я улыбаюсь, и отвечаю «да».
Только это не он сделал меня такой. Меня такой сделала природа.
Нас такими сделала природа.
Сука – природа, постаравшаяся на славу.
А ведь многие думают, что я и, правда, хорошая. Смотрят на меня и, качая головой, с довольной улыбкой признают
«Эта девочка далеко пойдёт»
Я давно уже пошла, дошла и перешла. Только вот не многие это знают.
Папа, мама - знают. Гарри знает, потому что всегда прикрывает наши с Люпином задницы.
Но он не жалуется. Не смеет жаловаться на чужих детей.
Мама рыдает, заперевшись с отцом на кухни, заламывая руки и крича по-французски:
« Et c'est ma fille! Ma chère maman, si vous l'avez vu…*»
Да, мамочка, я твоя дочь.
Я дочь полувейлы и полуоборотня. Ненормальных по крови родителей.
И да, я ненавижу их за это.
Ненавижу их за безграничную любовь и жалость. За глупый лепет слабого отца, обнимающего рыдающую маму, о том, что это всё временно, что это всё пройдёт.
Всё будет как раньше. Всё будет хорошо.
Всё будет ахуенно. Вот что я знаю точно.
Ахуенно где-нибудь подальше от них. В полуобморочном состоянии от выпитого и выкуренного, рядом с пьяным Тедди Люпином.
Вот это ахуенно.
***
Сжимаю в ладони помятую записку, поправляю свободной рукой волосы, тянусь к ручке и открываю дверь. Прихожая встречает меня приветливой яркостью, ставшей за эти недели такой привычной и домашней. Снимаю лёгкие босоножки, кидаю сумку на пол, так что всё её содержимое высыпается, резко сдираю с шеи лёгкий платок в цветах. Рычу.
Пошёл развлечься. Вернусь поздно. Ну, или вообще не вернусь.
Твоя любимая блядь.
Блядь. Как же верно подмечено. Скалюсь. С силой пинаю сумку, впечатываю кулак в стену.
Сука.
Срываюсь. Бегу в спальню, подбегаю к кровати, рывком открываю первый ящик комода, беру пачку сигарет, вытаскивая дрожащими пальцами, ломая.
Наконец зажигаю, затягиваюсь. Хрипло смеюсь.
Мы живём в Санта-Монике полтора месяца. Прекрасных полтора месяца. Слишком много для такого человека, как Тедди Люпин.
Ему всегда нужно всё испортить, ну или наоборот улучшить.
Даже не знаю, что я ждала больше: счастливую жизнь или вот такую, аморальную: с изменами и криками.
Второе, как то лучше.
Ближе.
Усмехаюсь. Докуриваю третью сигарету.
Вдруг представляю его в окружении двух полуголых брюнеток и хватаю четвёртую.
Почему именно брюнеток?
Потому что я – блондинка.
А он всегда делает всё наоборот.
За окном – начинает вечереть. Красивый оранжевый закат отражается в море, отблесками.
А я думаю, как же я ненавижу Калифорнию.
Он приходит в четыре часа утра. Конечно, безумно пьяный, пахнущий перегаром и чьими-то цветочными, приторными духами.
Я не сплю, и он это прекрасно знает.
Тедди кидает помятый пиджак на мягкое кресло в углу комнаты, вытирает щетину. Он всегда меняет внешность, когда ходит налево. Зачем светиться?
Горько усмехаюсь, уголками губ.
Он скидывает чёрные туфли, подходит к кровати и ложится на неё, крепко прижимая меня к себе, сильной рукой. И когда он мягко целует моё ухо, я вдруг осознаю, что рыдаю.
- Я люблю тебя всю, Вик, - шепчет он, обдавая ароматом дорогого виски.
Я еле слышно всхлипываю в ответ на его поцелуй в шею.
- А я ненавижу в тебе всё, Люпин – шепчу я и чувствую, как он улыбается.
Санта-Моника выплывает из ночи, чёрное море синеет. Завтра утром мы соберем вещи, выставим дом на продажу и уедем из Калифорнии.
Куда?
Туда, откуда можно будет вновь уехать.
____________________________________________________________________
* - И это моя дочь! Милая моя мамочка, если бы ты это видела...
Персонажи: Мари-Виктория Уизли, Тедди Люпин
Пейринг: М-ВУ/ТЛ
Тип: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Размер: мини
Описание:
I hate everything about you
Why do I love you?
You hate everything about me
Why do you love me?
(с)
От автора: писала под впечатлением от песни Three Days Grace - I Hate Everything About You. Рекомендовала бы читать некоторые моменты под неё. Очень ясно вырисовывается картинка. Приятного вам чтения.
читать дальше- Будешь? – он протягивает мне длинную сигаретку, с золотыми буковками какой-то ужасно дорогой фирмы, но я почти мгновенно качаю головой.
От одной мысли о душном сигаретном дыме, становится тошно.
Тедд пожимает плечами, подносит сигарету к губам и умело, с ловкостью паука, зажигает её, с довольной улыбкой, затягиваясь. Я смотрю на него, не отрывая взгляда пытаясь понять, что он за человек.
Но в сотый раз сдаюсь.
Тедди Люпин - человек, которого невозможно разгадать, запомнить или понять.
Тедди Люпин - человек полностью похожий на меня.
Он наклоняется ко мне, перехватывая маленькую ладонь, подносит её к губам и медленно целует каждый пальчик, начиная с мизинца. И я чувствую, что почти разрешаю ему себя уложить на кровать, хотя сама об этом даже не думала.
Тедди Люпин, человек для которого не существует времени и места.
Он нависает надо мной, долго вглядываясь своими чёрными глазами в каждую чёрточку лица, наклоняется, так что его дыхание обжигает мою кожу, и вдруг до крови кусает мою нижнюю губу.
- Дура, - выплёвывает он, больно хватая за тонкие запястья, с силой встряхивая, до нудящей боли где-то в затылке. - Какая же ты дура.
Тедди Люпин – человек, которого я ненавижу.
Ненавижу.
Ужасно больно, но я терплю, я всегда терплю. Закусываю кровоточащую губу, ощущая, как тёплая кровь течёт по подбородку. Почти с наслаждением улыбаюсь.
Он хватает тлеющую сигарету, затягивается и смеётся – низко, грубо, по-собачьи. Мягко обхватывает мои скулы ладонями, проводит сухим, шершавым пальцем по распухшей губе, наклоняется и слизывает кровь.
Он – человек, которого я люблю. Люблю не до порхающих бабочек в животе и не до учащённого сердцебиения. Я люблю его до безумной боли в каждом синяке, оставленном его сильными руками, до безумного хохота, вырывающегося из самых сокровенных уголков души. Я люблю его до ломки, которая раздирает кожу своими хищными, безжалостными когтями.
И если мне скажут, что я наркоманка, то я, пожалуй, соглашусь.
Я тяну к нему руку, касаюсь скулы, царапающей кожу лёгкой щетиной, провожу ноготком к уху, царапаю.
- Тебе не идёт,- хмурится, немного напрягаясь. Через секунду вновь провожу пальцем по щеке, щетины нет – есть только тёплая, чуть шершавая кожа, обжигающая пальцы. Смеюсь. – Как же я тебе люблю, - шепчу ему в губы, проводя языком по щеке, к уху, обхватываю зубами мочку, кусаю, протыкая кожу, зализывая ранку.
Кровь у него тёмная, горькая, вязкая.
Кровь оборотня и метаморфини.
Наша общая кровь.
Он поднимает меня за собой, тушит сигарету и тянется за новой. Перехватываю его руку, отнимаю сигарету, зажигаю и затягиваюсь.
Он улыбается.
***
Мы – примерная пара.
Мы – гордость родственников.
Мы – воплощение всего самого красивого и хорошего на земле.
Мы – старосты и лучшие ученики школы. Лучшие ученики школы, которые трахают друг друга до потери пульса.
Вы думаете, мы нормальные? Вы глубоко ошибаетесь.
Мы ненормальные, неправильные, аморальные.
Мы это просто мы.
Метаморф и полувейла с кровью оборотня.
С отцами-волками и необычными матерями.
Огонь и пламя. Цунами и ураган. Боль и страх. Бонни и Клайд.
Нашли друг друга.
Бляди.
И если мне кто-нибудь скажет, что мы обыкновенные, то клянусь, я пущу этой суке пулю в висок.
***
Я размахиваюсь, сжимаю руку в кулак и посылаю сильный удар прямо в нос. Чувствую, как нежная, мягкая кожа под моим кулаком, теплеет, наливается кровью. Снова размахиваюсь, снова бью до противного хруста.
Сломала.
Смеюсь.
Размахиваюсь, на этот раз ногой, со всей силы прямо по мягкому животу. Слышу приглушённый стон, прикрывает руками, защищая. Снова смеюсь, бью ногой по рукам, убирает.
Точно, больно, резко, сильно. Так как учил меня Тедди. С размаху, что бы трещали рёбра.
Ухмыляюсь, бью.
- Это тебе сука, за твои сиськи.
Удар по рёбрам.
Треск.
- Это тебе сука, за твои смазливые глазки и губки.
Точный удар по лицу.
Кровь.
- Это тебе сука, за толстую задницу.
Удар по почкам.
До синяков.
Опускаюсь на корточки, хватаю её за кудрявые, чёрные кудри, заставляя поднять голову. Она хнычет и кажется, рыдает, а мне откровенно плевать.
Низко наклоняюсь, касаясь губами её уха, провожу языком по нежной коже, хрипло смеюсь.
- А это тебе за Тедда Люпина.
Ударяю лицом о белый кафель и отпускаю.
Без сознания.
Плюю прямо на волосы, подхожу к раковине, смываю кровь с кулаков.
Смотрю на синяки от ударов. Щурю глаза и выхожу из туалета.
- Ну что, поболтали? - Тедд смотрит на меня своими сверкающими, чёрными глазами, усмехается.
Подхожу к нему, впиваюсь в губы, до боли сжимая руками скулы. Он замечает синяки на костяшках, расплывается в довольной улыбке.
- Поболтали.
***
Я его ненавижу.
Ненавижу так, что готова удушить голыми руками, перерезать горло, выпить всю его кровь, вырвать его чёрные, сверкающие глаза и долго-долго смотреть, как он будет тихо умирать.
Я его презираю.
Презираю, плюя прямо в лицо, обзывая его трусом, впечатывая в шершавую кожу пощечины.
Я им дышу.
Дышу, хватая его дыхание до судорог в горле и саднящей боли в лёгких. Дышу его улыбкой, разрывающей моё сердце, до дрожи.
Я им живу.
Живу, каждым его ударом, каждой ревностью, каждым гадким словом. Живу его дымом от сигарет, запахом виски из его рта.
И если мне скажут, что я помешанная, то я усмехнусь и скажу:
- Да.
***
Мы мчимся по дороге, на предельной, не выносимой скорости. Я смотрю на его счастливое, азартное лицо, обдуваемое ветром, и смеюсь заливисто, громко, перебивая шум дороги.
Мы катим по Калифорнии, светит яркое солнце, дует ветер. Где-то вдалеке виднеется море. Здесь всё другое. Не такое, как в скучной, серой Англии с проливными дождями. Здесь пахнет свободой и солёным морем, здесь живут счастливые, улыбающиеся люди.
Здесь рай.
Тедди отрывается от дороги, лукаво смотрит на меня, сжимает мою ладонь и тянется за поцелуем.
- Я люблю тебя, Мари-Виктуар, - говорит он, отрываясь от моих сухих губ, и я не могу точно сказать, кто счастливей он или я.
- Следи за дорогой, - улыбаюсь я, и он отворачивается, впиваясь в руль. Я долго смотрю на его каштановые волосы, которые на глазах меняют свой цвет и, наклоняясь, целую в щёку. – Я люблю тебя, Тедди.
Он усмехается, и волосы снова становятся привычного - каштанового цвета.
- Давай переедем сюда, - предлагаю я, щурясь от ярких лучей. – Будем жить, вон там, - тыкаю я пальцем в дальнее синее море.
Ему эта идея нравится.
Через неделю Билл и Флёр покупают нам домик в Санта-Монике. Андромеда печётся о работе для своего внука.
А я выхожу рано утром на большой балкон, откуда открывается прекрасный вид на пляж. Оборачиваюсь, улыбаюсь, смотря на спящего Тедди и впиваюсь в спокойное море, глубоко дыша солёным воздухом.
- Я люблю тебя, Калифорния.
***
Он часто говорит мне, что мы с ним больные. А я улыбаюсь, и отвечаю «да».
Только это не он сделал меня такой. Меня такой сделала природа.
Нас такими сделала природа.
Сука – природа, постаравшаяся на славу.
А ведь многие думают, что я и, правда, хорошая. Смотрят на меня и, качая головой, с довольной улыбкой признают
«Эта девочка далеко пойдёт»
Я давно уже пошла, дошла и перешла. Только вот не многие это знают.
Папа, мама - знают. Гарри знает, потому что всегда прикрывает наши с Люпином задницы.
Но он не жалуется. Не смеет жаловаться на чужих детей.
Мама рыдает, заперевшись с отцом на кухни, заламывая руки и крича по-французски:
« Et c'est ma fille! Ma chère maman, si vous l'avez vu…*»
Да, мамочка, я твоя дочь.
Я дочь полувейлы и полуоборотня. Ненормальных по крови родителей.
И да, я ненавижу их за это.
Ненавижу их за безграничную любовь и жалость. За глупый лепет слабого отца, обнимающего рыдающую маму, о том, что это всё временно, что это всё пройдёт.
Всё будет как раньше. Всё будет хорошо.
Всё будет ахуенно. Вот что я знаю точно.
Ахуенно где-нибудь подальше от них. В полуобморочном состоянии от выпитого и выкуренного, рядом с пьяным Тедди Люпином.
Вот это ахуенно.
***
Сжимаю в ладони помятую записку, поправляю свободной рукой волосы, тянусь к ручке и открываю дверь. Прихожая встречает меня приветливой яркостью, ставшей за эти недели такой привычной и домашней. Снимаю лёгкие босоножки, кидаю сумку на пол, так что всё её содержимое высыпается, резко сдираю с шеи лёгкий платок в цветах. Рычу.
Пошёл развлечься. Вернусь поздно. Ну, или вообще не вернусь.
Твоя любимая блядь.
Блядь. Как же верно подмечено. Скалюсь. С силой пинаю сумку, впечатываю кулак в стену.
Сука.
Срываюсь. Бегу в спальню, подбегаю к кровати, рывком открываю первый ящик комода, беру пачку сигарет, вытаскивая дрожащими пальцами, ломая.
Наконец зажигаю, затягиваюсь. Хрипло смеюсь.
Мы живём в Санта-Монике полтора месяца. Прекрасных полтора месяца. Слишком много для такого человека, как Тедди Люпин.
Ему всегда нужно всё испортить, ну или наоборот улучшить.
Даже не знаю, что я ждала больше: счастливую жизнь или вот такую, аморальную: с изменами и криками.
Второе, как то лучше.
Ближе.
Усмехаюсь. Докуриваю третью сигарету.
Вдруг представляю его в окружении двух полуголых брюнеток и хватаю четвёртую.
Почему именно брюнеток?
Потому что я – блондинка.
А он всегда делает всё наоборот.
За окном – начинает вечереть. Красивый оранжевый закат отражается в море, отблесками.
А я думаю, как же я ненавижу Калифорнию.
Он приходит в четыре часа утра. Конечно, безумно пьяный, пахнущий перегаром и чьими-то цветочными, приторными духами.
Я не сплю, и он это прекрасно знает.
Тедди кидает помятый пиджак на мягкое кресло в углу комнаты, вытирает щетину. Он всегда меняет внешность, когда ходит налево. Зачем светиться?
Горько усмехаюсь, уголками губ.
Он скидывает чёрные туфли, подходит к кровати и ложится на неё, крепко прижимая меня к себе, сильной рукой. И когда он мягко целует моё ухо, я вдруг осознаю, что рыдаю.
- Я люблю тебя всю, Вик, - шепчет он, обдавая ароматом дорогого виски.
Я еле слышно всхлипываю в ответ на его поцелуй в шею.
- А я ненавижу в тебе всё, Люпин – шепчу я и чувствую, как он улыбается.
Санта-Моника выплывает из ночи, чёрное море синеет. Завтра утром мы соберем вещи, выставим дом на продажу и уедем из Калифорнии.
Куда?
Туда, откуда можно будет вновь уехать.
____________________________________________________________________
* - И это моя дочь! Милая моя мамочка, если бы ты это видела...
